Южный Урал, № 1 - Константин Мурзиди

Глядя на своего ветхого земляка, я не мог удержаться, чтобы не сказать ему:

— Погоди, дедушка, ещё не то будет! Глядишь, скоро и станицы тут не будет, а встанет большой и светлый город!

Казак испуганно отшатнулся от меня.

— Кш, кш! — замахнулся он на меня костылём. — Типун тебе на язык. Какие слова говоришь! Ну, этого не дождёшься! Жили мы тут и помирать нам тут! — закончил он уверенно.

— Да тебя никто и не гонит отсюда! Живи, дед, годов до ста, увидишь, что на свете будет!

Старик лукаво посмотрел на меня и отмахнулся.

— Краснобай, товарищ!

Но всё сбылось. Летом 1930 года я наблюдал на берегу Урала необычную картину. Вдоль реки, среди ковыля дымились многочисленные костры, белели тысячи полотнянных шатров, ржали кони, кричали люди. Тут же громоздились грузовики, простые крестьянские телеги и тачки. Табор грабарей и землекопов походил на становище, идущей в поход, орды кочевников.

С восходом солнца тысячи людей расходились по долине. Под горячими лучами загорелые, крепкие землекопы равняли и расчищали место для плотины и пруда. Сотни тысяч кубических метров земли грабари на телегах отвозили в сторону. Со станции, к месту будущей плотины, путейцы строили железную дорогу, с разъездами, запасными путями, эстакадами. По этой дороге к стройке должны были двинуться потоки леса, металлических конструкций, машины, проволока. Поодаль рабочие возводили бетонный завод.

С востока дули резкие степные ветры. Взрытая земля дымилась вихрями пыли. Она набивалась в уши, хрустела на зубах. Немилосердно припекало солнце. Ударные бригады работали посменно, день и ночь. Осенью, когда ночи на строительстве стали тёмными, установили прожекторы. При свете их работа продолжалась обычными темпами.

Нужно было спешить. Километровую плотину предполагали соорудить к весне, к началу половодья, чтобы перехватить талые воды. Между тем, наступил октябрь. Степь опустела, по широкому простору её катилось только перекати-поле, иссохшая жёсткая трава, да темнели купы оголённых берёзовых рощиц. С каждым днём жесточе становился ветер. В один из ноябрьских дней над строительной площадкой замелькали белые мушки. Всё кругом побелело, стало выглядеть нарядней, но строители не радовались. Вскоре пришли сильные, уральские морозы. В строительной конторе за окном висел градусник. Ртутный столбик падал всё ниже и ниже. Настал такой день, когда инженер, выглянув за окно, увидел: ртуть в градуснике замёрзла, и он лопнул. Железо прилипало к рукам, холод спирал дыхание. Спина покрывалась инеем. В те дни строители проявили чудеса. Несмотря на морозы, на пургу, на трудные бытовые условия, они дружно вели работу всю лютую степную зиму.

Потом зима понемногу стала сдавать. На буграх появились тёмные прогалинки. В степи подуло тёплым ветром. В марте в ветлах на берегу Урала загорлопанили грачи. К берегу постепенно пробирались первые тёплые ручьи. Солнце в полдень поднималось высоко, сильно припекало. Опытные плотинные мастера внимательно поглядывали на реку и вздыхали:

— Вот-вот тронется лёд! Пойдут с гор вешние воды!

Тревога их была понятна. На строительной площадке за год понастроились бараки, землянки, тут проходила железная дорога, работал полным ходом бетонный завод, протягивали железные руки экскаваторы. Много выше разобрали старую станицу Магнитную, переселив жителей в сторону от будущего пруда.

Груды строительного материала и лома лежали здесь, скопившись за долгую зиму. Сейчас в водополье всё это пространство должно было уйти под воду. На этом обширном месте разольётся огромное озеро площадью в тринадцать квадратных километров.

Лёд на Урале посинел, у забережьев заблестели обширные полыньи, в них отражалось голубое небо, бегущие лёгкие облачинки. Воздух стал прозрачен. На берегу в эту пору начался аврал: все до одного очищали от бараков и строительного материала дно будущего заводского пруда. Тащили на себе брёвна, доски, железо, инструменты. Грузовики тарахтели день и ночь, вывозя всё ценное на высокие места. На плотине была своя забота, техники проверяли в последний раз её устойчивость.

С верхов быстро прибывала вода, она захлёстывала лёд, кружила водоворотами. Ударники не страшились, лезли в воду и вывозили на тачках последнее ценное имущество. На берегу толпился народ, все наблюдали невидимый бой человека с водной стихией. Уже темнело. По реке и по долине заскользили яркие лучи прожекторов. У плотины раздался треск, он гулко раскатился по реке: началась первая подвижка льда. Вспененные потоки бурно вливались в долину. По пояс в бушующей воде высокий сильный бетонщик вывез последнюю тачку с подобранным добром.

Над степью простиралась тихая ночь. Крупные звёзды струили мерцающий свет. Среди настороженного безмолвия тронулась река. Лёд глыбами налезал на плотину, вода кипела, кружилась, но крепкая бетонная преграда устояла. Высокие воды бросились на берега, разлились по долине.

Первые лучи солнца заиграли на широком водном просторе, который раскинулся перед плотиной. Огромное серебристое озеро играло там, где только ещё вчера работали строители. Весь берег был усыпан людьми, смотревшими на дело своих рук. Было светло и радостно на душе. Только в стороне от толпы строительных рабочих стояла группа казачек и горько плакала, смотря, как ходят волны на том месте, где недавно стояла Магнитная.

— Погребли, навсегда погребли нашу станицу! — шептала одна из них и кончиком платка утирала слёзы…

Остаётся досказать немногое. Совсем недавно, после долгих блужданий по стране, я подъезжал к станции Магнитогорск. Над степью простиралась ночь. И там, где всегда в ночную пору раньше был мрак, сейчас переливался электрическими огнями большой город. Яркое зарево сияло над Уралом-рекой. Гирлянды огней тянулись вдаль, указывая на проспекты, сильные прожектора прорезали тьму, освещая стройку, которая шла днём и ночью. Скорый московский поезд стал вздрагивать на стыках стрелок. Под окнами на освещенных путях промелькнули вереницы груженых вагонов. Ими были забиты все пути. Свистели гудки маневровых паровозов. Навстречу подплывал освещенный вокзал. Замедляя ход, поезд мягко остановился у станции. Нас охватила обычная вокзальная суета. Как и везде на вокзалах, здесь можно было встретить самую разнообразную публику. Все они стремились в город, который носил имя Магнитогорск. Нас поджидала машина. И мы поехали по широкой улице, освещенной электричеством. Навстречу неслись трамваи, бежали автобусы. Была обычная оживлённая суета крупного заводского центра. Над долиной Урала стоял неясный гул, — во всю мощь дышал металлургический завод.

Радостное чувство охватило меня после долгой утомительной дороги. Я всё ещё не мог придти в себя, невольно спрашивая: «Неужели я снова в станице Магнитной, в тех местах, где когда-то проходили детские годы?».

Утром я стоял на берегу заводского пруда. Клубы дыма разных оттенков от нежно-розового до голубоватого вились над долиной. На том месте, где когда-то мы с Митяшкой сидели под густым осокорем, простиралось застывшее водное зеркало. Не было старой станицы, не встретил я и знакомых станичников. Годы и дела раскидали их в разные стороны. Новые люди шли по проспектам, спешили на работу. И только раз в утреннем сумраке мне показалась вдали знакомая плечистая фигура. Я погнался за стариком, но он, словно призрак, исчез в молочном тумане утра.

Как мираж далёкого прошлого, встал он передо мною и также, как мираж, рассеялся и исчез навсегда.

Александр Гольдберг

ПОЛЮШКО-ПОЛЕ

Поэма

Разбросала веснаПо дворам зеркала,Из Туниса дроздаНа Урал привела,Под окошком сухимРасстелила ковёр,Ветерком полевымЗатуманила взор…Первый выезд машин.Сортировка зерна.Рано встал селянин:— С добрым утром, весна!Ты зовёшь и бодришьСтарика с посошком,Ты подпаску велишьПодниматься с рожком.Ой, как сладко с тобойОт зари до луныПоднимать бороздойТишину целины,С громом вешним твоимГром мотора сливать,Тёплым ветром твоимВ чистом поле дышать!Не в твою ли страдуНемец бомбы метал?Не ему ль на беду,Пахарь воином стал?Не за то ль, чтоб к зареСнова быть за рулём,С автоматом до ШпрееОн прошёл под огнём?Он вернулся сюда,Не ослабшим в пути —На фуражке звезда,Две звезды на груди.Правя громом стальным,Он сидит, как стальной,Насте радостно с нимПоспешать бороздой…Сбился набок платок,Распустилась коса,У пылающих щёкПоказалась роса,Но глядит фронтовик,Улыбаясь в усы,Что отстал он на мигОт упорной косы.Он рукав засучил,Натянул козырёк,И сильней ощутилНа лице ветерок…После жарких работТравы мягки, что пух.Настя фляжку берётИз Степановых рук.И незримо горда,Ясным взором горя,Тихо шепчет: «ВодаХороша у тебя».Тут Степану как разНамекнуть бы о том,Что по сердцу пришласьИ собой и трудом.А сказал он: — «ПойдуСветел месяц пока,Доведу бороздуДо берёз у ярка».

Зачастили дождиВ неурочные дни,И тревогу в грудиПородили они.Выходили с росой,Уходили с луной,Торопясь, под грозойРвали стебель дурной,Густо хлеб забивалВасилёк и пырей.Весь колхоз воевал,Нехватало людей.Но однажды к утру,Верной помощью, в срок,Красный шёлк на ветруЗаиграл с двух дорог.Справа, к ржи золотой,Строг, подтянут и радВёл Степан за собойПехотинцев отряд.Слева, думой светла,С барабанщиком врядНастя в поле велаПионерский отряд…Трижды солнце в горахРозовило концы.Синий ветер в хлебахПроносил бубенцы.На четвёртый денёкВновь стучал барабан.Дело сделали в срок!Встретил Настю Степан.Шли, где стёжки прямы,Где колосья шумят.Вышли в степь, где холмы,Словно беркуты спят.Он подумал: «Люблю»,А сказал: — Буду жив,Эту степь застелюЖёлтой скатертью нив.

Семицветной дугойОзарённый с небес,Дышит колос тугойВ тонких усиках весь.В рожь по пояс войдя,Настя рвёт васильки.Рядом с Настей друзья —Молодёжь, старики.Всюду песня слышнаНа раздолье родном:«Будет вдоволь зерна,Будут чаши с вином!».Руки быстры, ловки,Дружный труд тороплив…А вблизи от реки,От желтеющих нив,Там, где лес к небесамВскинул шапку свою,Валит сосны Степан.С ним друзья, как в бою…Спал полуденный жар.Сруб сбивает Степан.Будет ладный амбар, —Не продует буран.Скоро с новых тесинФлаг расправит крыло —С ним пришёл он в Берлин,Чтоб вернуться в село.

Сколько радостных тутОн увидел обнов!Над колхозом бегутТри струны проводов.Новых яблонь листваУ окрашенных стен.Входит в избы МоскваС немудрёных антенн.Где шумел краснотал,Новой кузни дымок….Он село не узнал, —Не село, — городок!Заглянул в сельсовет,Руки жал землякам,Часто слышал в ответ:Благодарность и вам!А с крылечка сошёл,Будто крылья обрёл.Сел за руль поутру,Встретил Настю к добру.Русокоса, стройна,Взор, что южная ночь!Неужели онаВласа бондаря дочь?!Пригляделся, узнал,Снял фуражку в пыли:— Вы, как в сказке, — сказал, —За войну подросли!..Рядом пахотой шлиКозырёк и платок.Вместе травы свезлиВ луговой теремок.И коса или плуг,К дому ль медленный шаг,Не заметили какПороднили их вдруг.Всем он Насте подстатьЛюбо, мило взглянуть,Да боялась сказать,Чтоб любовь не спугнуть.А Степан приумолк.Вроде вместе и врозь,Знать заметить не смог,Что с дивчиной стряслось,Почерствел знать боецЗа военную жизнь…На щеке за ЕлецКосо шрамы срослись,Серебрится висок, —След пройденных дорог,А заходят к ней в дом,Парни, — кровь с молоком!

Месяц всплыл за бугром.Сел Степан у стропил,Вытер лоб рукавом,За весь день закурил.Улыбнулся, вздохнул,С куртки бабочку сдул,Огляделся вокруг,Словно кто-то зовёт.Увидал: меж подругНастя с поля идёт.Не почуявши ног,Он сбежал с бугорка.Протянула венок,И умчалась легка.То ли свет просветлелОт луны ободка,То ли громко запелСоловей у ярка.Без вина, будто пьян, —Неширокой тропойШёл Степан сквозь туманНа огни за рекой.В жаркой кузнице онНа ладонь поплевал,Заходил на загон,В МТС побывал.Что-то ладил, крепилПод комбайном своим.Весь табак искурилПо тропинкам кривым.А когда притомлёнЗадремал он, сквозь тьмуВ красных туфельках сонПодал руку ему.Он услышал: «Пойдём!»Настин голос узнал…Брал он горный подъём,Облака задевал,Шёл к вершине крутой,Прямо к солнцу, но вдругПятикрылой звездойСтал сверкающий круг.Улыбаясь, горда,Настя машет платком.Обернулась звездаВасильковым венком.Раздвоился венок,Дверь открылась в дворец,На дворцовый порогВышел друг и отец.Битв минувших огоньПепел в брови надул,А, как подал ладонь,Словно силы вдохнул.— Слышал я, что у вас, —Он сказал не спеша,Ясным взором лучась, —Нынче рожь хороша!Поглядел на зерно,Поднял руку, и тутПревратилось оноВ многоцветный салют.Под салютом цветнымРожь, что волны текла.Шёл Степан, рядом с нимНастя в дом его шла.

Хлеб до самой груди.Поле радует взор.Словно пчёлка гудитЗа мотором мотор.Тут сверкают серпы,Там за косами вследЛюди вяжут снопы,Ветер солнцем согрет…Над колхозным добромМесяц виснет серьгой,За степным кораблёмПоспешает другой.Видит Настя тогда:Вместе с ней, впереди. —На фуражке звезда,Две звезды на груди.Пал над полем туман.Потемнел небосвод.Слез с машины Степан,Рожь в ладони берёт,Улыбается он,И негаданно тутВспоминает свой сон:Хлеб… вождя и салют…Долго шёл по жнивью.Вышел к стёжке лесной,Встретил долю свою —Две косы за спиной.«Хороша до чего ж», —Он подумал о ней.А сказал: — Нынче рожьЯ не видел крупней.И ещё он сказал:— Нужно силы напречь,Рожь, чтоб дождь не застал,Чтоб зерно всё сберечь.

Сдуло листья с осин,Глубже прячется сом,От подвод и машинПыль в дороге столбом.Люди, молод и стар,Пели песни весь путь.На пригорке амбар, —Любо, мило взглянуть.Знать недаром Степан —Хлеб подвозит сюда.Не продует буран,Не пробьётся вода…Он трудился как мог,Хлеб подпер потолок.А как запер замок,Вспомнил Настин венок.Вспомнил, за руку взял,Что-то тихо сказалИ услышал в ответОчень ласково: «Не-ет…»…Пироги удались,Пива пенится жбан,Гости дружно сошлись, —Справил свадьбу Степан.А как пала листва,Сел снежок у окна,Их позвала МоскваЧтоб вручить ордена.

Николай Кутов